Москве, в Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка-инсталляция "Шейнцис. Эссе в четырех картинах", посвященная знаменитому режиссеру-сценографу. Он первым стал использовать в театре лазер и сухой лед, создал декорации спектаклей "Юнона и Авось", "Поминальная молитва" и еще десятков постановок. О том, почему худрук "Ленкома" Марк Захаров считал его соавтором, а бухгалтерия недолюбливала, — в фотоленте РИА Новости.

"Придумали?" — "Да". — "Что?" — "Лошадь". Марк Захаров несколько секунд молчал. Потом собрался с мыслями и не без ехидства ответил стоящему перед ним Олегу Шейнцису: "Хорошая декорация. Идите к директору, скажите ему, он в обморок упадет от такой радости".

Но времени изобретать что-то другое уже просто не было: на носу премьера "Поминальной молитвы", билеты, естественно, распроданы. Режиссер и художник, которым поручили делать спектакль, сбежали из Москвы, не сказав Захарову ни слова! Худрук "Ленкома" был в панике.

А Шейнцис, попав в цейтнот, создал один из своих лучших спектаклей.

Идея вывести на сцену не бутафорского коня, а настоящего пришла ему в голову в метро. У Шейнциса была особая методика: если ничего не придумывалось, он садился в вагон на кольцевой и катался по кругу. В этот раз сделал целых три.

Его креативному методу и рождению идеи в целом посвящена первая комната выставки-инсталляции "Шейнцис. Эссе в четырех картинах", подготовленной учениками сценографа.

В небольшом пространстве над потолком каждые несколько секунд со страшным грохотом, напоминающим стук колес поезда, проносится пустой черный куб. По словам авторов инсталляции, он символизирует возникшую в голове мысль.

Лошадь, кстати, оказалась настоящей находкой. На старую клячу, списанную из цирка, никто особо не рассчитывал. А она была очень благодарной и дисциплинированной артисткой, даже кланялась в конце вместе с актерами. Шейнцис вспоминал позже в интервью: "Захаров тут же в лошадь влюбился. Он был только с виду строгий, но на самом деле ужасно сентиментальный, особенно когда дело касалось животных или детей".

Такой свободы, как Шейнцису, Захаров не предоставлял ни одному художнику: Олега даже официально называли режиссером-сценографом, то есть соавтором спектаклей "Ленкома".

Шейнцис сделал такие театральные "блокбастеры", как "Юнона и Авось", "Шут Балакирев", "Жестокие игры", "Чайка". Эскизам этой чеховской постановки посвящен второй зал выставки. Здесь их чертит на кульмане — чертежном столе — невидимая рука (на самом деле — робот). Выглядит немного зловеще.

Экспозиция в Еврейском музее не похожа на привычные выставки, ведь делали ее не кураторы, а театральные художники. И получилось скорее иммерсивное пространство.

Тут нет экспонатов в обычном смысле слова — архивов или личных вещей художника. Их показывали на выставках, приуроченных к его 70-летию в 2019 году.

И даты круглой, к которой обычно реализуют такие проекты, тоже нет. Авторы Тимофей Рябушинский и Анна Федорова говорят, что просто захотели почтить память своего преподавателя. А Еврейский музей пошел им навстречу. Открыться планировали в ноябре, но из-за пандемии получилось только сейчас.

По словам Рябушинского, музей дал его команде карт-бланш "и предоставил одну стену: все остальное — перегородки, потолок — мы строили сами".

Директор образовательного центра Еврейского музея Лия Чечик подчеркивает, что это первый для них театральный проект.

Ядро выставки — третий зал с 11 макетами декораций из "Ленкома" и театра Вахтангова. В каждой свой особый мир, созданный Шейнцисом. Из микрофонов сверху звучат реплики актеров.

Шейнцис использовал революционные для тех лет приемы: например, располагал площадки под наклоном к зрительному залу, как в спектаклях "Шут Балакирев" или "Юнона и Авось". А еще первым применил в театре лазер и сухой лед. В общем, если упрощать, был своего рода Спилбергом советской театральной сцены.

Сложнейшие с точки зрения техники декорации он умудрялся вписывать даже в довольно скромно оснащенную сцену "Ленкома". Если не помещались — просил сломать потолок здания или углубить подвал.

 В отличие от Марка Захарова, бухгалтерия от смелых задумок художника была не в восторге. По словам Шейнциса, декорации "Анны Карениной" обошлись театру Вахтангова в 56 тысяч рублей — по тем временам сумма небывалая. Ведь он воссоздал на сцене целый павильон вокзала времен Александра III. "За это расточительство я получил выговор", — вспоминал сценограф.
Позже Шейнциса приглашали оформлять спектакли за границей — в Англии, Италии, Израиле, Америке. "Слухи о том, что мои постановки сногсшибательно дорогие и стоят по полмиллиона долларов, сильно преувеличены", — не раз говорил он.

Шейнцис понимал: реконструкции в театре не нужны. Надо вызывать впечатление у зрителя, а не воссоздавать место. Так что просто пыльный реквизит здесь не помощник. "В театре реально построенный дом может не убеждать", — отмечал он.

Для одной постановки попросил построить печь из кирпичей, в которой во время спектакля пекли хлеб. "У зрителей от запаха слюнки текли. А именно так передается ощущение уюта", — объяснял художник. При этом до того, как стать востребованным концептуальным сценографом, он был архитектором. Причем проектировал, по его словам, "совершенно цивильные объекты в Крыму" для Министерства обороны: санатории, пионерлагеря, лечебницы.

В последнем, четвертом, зале на большом экране Олега Шейнциса вспоминают друзья и современники. На открытии Михаил Швыдкой подчеркнул, что "именно Олег — нежный, нервный, в хорошем смысле сумасшедший художник — определил облик "Ленкома".

Ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий удивляется, как интеллигентный Шейнцис умел, когда нужно, переходить на крепкие выражения, понятные монтировщикам сцены, за что пользовался у этой касты невероятным уважением.

Художник и режиссер Дмитрий Крымов рассказал такую историю.

"Несколько раз мы ссорились на годы, он со мной не разговаривал. Однажды мы ехали с выставки. Людочка, его жена, была в одном вагоне, а мы с ним в другом. И ему показалось, что колбаса, которую мы взяли с собой в дорогу, лежит у Людочки в сумке. А проводник закрыл дверь на ночь между вагонами. Это был такой скандал! Чудовищное что-то было, я не знал, куда спрятаться. Или проводник, думаю, сейчас выкинет нас из вагона, или Олег — его. Дверь он нам так и не открыл. Наутро оказалось, что колбаса лежала у него в сумке. В общем, непросто… Но это все в художестве приводило к его требовательности, к потрясающим результатам. Он был первый среди нас".

И добавил: "Так он и остался незаменимым, нет такого же человека".